Утопия и страх

Главное, что меня зацепило в меганезийской утопии Розова - это отсутствие страха.
В современном обществе мы все время подсознательно ощущаем, что нам угрожают какие-то внешние угрозы, с которыми мы ничего поделать не можем. И это у нас давно. Со времен неолитичекой революции как минимум. И все утопии даже не пытаются человека от этого чувства освободить.

Вот тут попались на глаза рассуждения о Мире Полдня, где демонстрируется, что по крайней мере у облеченных властью представителей Комкона-2 этот страх есть. У Каммерера на Саракше его нет. Но он там дитё-дитём и многоопытный Сикорски его учит.

А в Меганезии страха нет совсем. Ни у кэпа Тони Рэббита ни у команданте Хена, ни у каторжника Шианга. У этих людей есть убеждение что мир принадлежит им. И если в этом мире что не так, то что-то можно сделать.

Более того, это отношение к миру - заразно. Ближе к концу романа наблюдательный зулусский принц говорит Жанне: "у тебя на лбу вот такими буквами написано «Я под защитой Великой Хартии»".

И дело не только и не столько в Хартии. Акулы-мако Хартию не читали. Но страх, который испытывал болтающийся в океане в ожидании помощи Хена, это совсем не тот страх, который заставляет человека выдумывать сказки о загробной жизни.

В предыдущем посте я как-то пытался связать этот, еще не вербализованный тогда эффект с системой расселения. То есть связь несомненно есть, но поскольку главное я не сформулировал, то разговор пошел куда-то в другую сторону.

Вообще, если подумать Розов в финале "Созвездия Эректуса" об этом страхе говорит явным образом.
Когда док Рау говорит Винсмарту "ты продал человечеству новые возможности за новые страхи". Вот меганезийцы при этом ухитрились возможности-то взять, а цену не заплатить. Жадные они, как бурундуки.

Некоторое время назад daddycat приложил некоторых комментаторов моего журнала
"оптимистами, которые считают что любая проблема может быть решена посредством ТРИЗ".

Вот к меганезийцам это определение замечательно подходит.

В "Чужой в чужом море" (да и в двух других романах) показаны меганезийские дети. От 5-6 летних которые больше минуты под водой продержаться не могут, но тем не менее знают, где в лагуне их атолла самые красивые актинии растут, до почти взрослых "детей Упаики" или Флэр Хок-Карпини. Объединяет их всех одно - взрослые не пытаются их заключить в клетку запретов. Если двенадцатилетняя девочка хочет самостоятельно пилотировать флайку, значит надо заставить её отрабатывать приемы пилотажа до такого уровня, чтобы было не страшно отпускать в полет одну.

Заметим, что "условно взрослыми" в Меганезии становятся в 13-14 лет. Готов взяться за работу - берись, зарабатывай деньги. И даже к требованию вместе с деньгами получить гражданские права общество внимательно прислушается.

Так и вырастают эти дети, не научившись экзистенциальному страху.

Существенным моментом, конечно, является то, что чуть ли не с грудного возраста дети ходят в море. И вместе с морской солью впитывают убеждение, что непреодолимых трудностей нет. Если не умеешь - можно научиться. Может быть в колониальные времена это не касалось работы со сложной техникой или социальных взаимодействий, но после Алюминиевой Революции это распространилось на все стороны жизни.

В романе мы наблюдаем поколение выросшее при Великой Хартии. Уже 20 лет прошло. Поэтому это отношение уже успело пропитать все поры общества. Именно поэтому в меганезийское общество так легко вписываются полуграмотные африканские девчонки Ллаки и Пума. Окружающие всегда готовы поделиться своими знаниями, а значит при наличии незашоренных мозгов набрать необходимые навыки можно.

Утопия и страх

Главное, что меня зацепило в меганезийской утопии Розова - это отсутствие страха.
В современном обществе мы все время подсознательно ощущаем, что нам угрожают какие-то внешние угрозы, с которыми мы ничего поделать не можем. И это у нас давно. Со времен неолитичекой революции как минимум. И все утопии даже не пытаются человека от этого чувства освободить.

Вот тут попались на глаза рассуждения о Мире Полдня, где демонстрируется, что по крайней мере у облеченных властью представителей Комкона-2 этот страх есть. У Каммерера на Саракше его нет. Но он там дитё-дитём и многоопытный Сикорски его учит.

А в Меганезии страха нет совсем. Ни у кэпа Тони Рэббита ни у команданте Хена, ни у каторжника Шианга. У этих людей есть убеждение что мир принадлежит им. И если в этом мире что не так, то что-то можно сделать.

Более того, это отношение к миру - заразно. Ближе к концу романа наблюдательный зулусский принц говорит Жанне: "у тебя на лбу вот такими буквами написано «Я под защитой Великой Хартии»".

И дело не только и не столько в Хартии. Акулы-мако Хартию не читали. Но страх, который испытывал болтающийся в океане в ожидании помощи Хена, это совсем не тот страх, который заставляет человека выдумывать сказки о загробной жизни.

В предыдущем посте я как-то пытался связать этот, еще не вербализованный тогда эффект с системой расселения. То есть связь несомненно есть, но поскольку главное я не сформулировал, то разговор пошел куда-то в другую сторону.

Вообще, если подумать Розов в финале "Созвездия Эректуса" об этом страхе говорит явным образом.
Когда док Рау говорит Винсмарту "ты продал человечеству новые возможности за новые страхи". Вот меганезийцы при этом ухитрились возможности-то взять, а цену не заплатить. Жадные они, как бурундуки.

Некоторое время назад daddycat приложил некоторых комментаторов моего журнала
"оптимистами, которые считают что любая проблема может быть решена посредством ТРИЗ".

Вот к меганезийцам это определение замечательно подходит.

В "Чужой в чужом море" (да и в двух других романах) показаны меганезийские дети. От 5-6 летних которые больше минуты под водой продержаться не могут, но тем не менее знают, где в лагуне их атолла самые красивые актинии растут, до почти взрослых "детей Упаики" или Флэр Хок-Карпини. Объединяет их всех одно - взрослые не пытаются их заключить в клетку запретов. Если двенадцатилетняя девочка хочет самостоятельно пилотировать флайку, значит надо заставить её отрабатывать приемы пилотажа до такого уровня, чтобы было не страшно отпускать в полет одну.

Заметим, что "условно взрослыми" в Меганезии становятся в 13-14 лет. Готов взяться за работу - берись, зарабатывай деньги. И даже к требованию вместе с деньгами получить гражданские права общество внимательно прислушается.

Так и вырастают эти дети, не научившись экзистенциальному страху.

Существенным моментом, конечно, является то, что чуть ли не с грудного возраста дети ходят в море. И вместе с морской солью впитывают убеждение, что непреодолимых трудностей нет. Если не умеешь - можно научиться. Может быть в колониальные времена это не касалось работы со сложной техникой или социальных взаимодействий, но после Алюминиевой Революции это распространилось на все стороны жизни.

В романе мы наблюдаем поколение выросшее при Великой Хартии. Уже 20 лет прошло. Поэтому это отношение уже успело пропитать все поры общества. Именно поэтому в меганезийское общество так легко вписываются полуграмотные африканские девчонки Ллаки и Пума. Окружающие всегда готовы поделиться своими знаниями, а значит при наличии незашоренных мозгов набрать необходимые навыки можно.